Приметы сталинского ампира в них узнаются безошибочно. И хотя сегодня парадные фасады домов по правую руку от памятника Дзержинскому работы Заира Азгура на улице Комсомольской осовременены новой раскраской, тарелками спутниковых антенн, витринами магазинов и шестым мансардным этажом, старожилы помнят, что возводили их после войны, когда столица, подобно птице Феникс, возрождалась из пепла
Руины уже не стреляли в упор, фашисты спешно бежали из Минска, но те, кто его освобождал в июле 1944-го, увидели перед собой сплошные развалины, остовы печных труб, остатки колючей проволоки и пепелища. Около 80 % разрушенного жилого фонда предстояло восстанавливать или отстраивать заново. Однако генеральный план второго рождения города был разработан в рекордно короткие сроки, и столица Советской Белоруссии преображалась и хорошела на глазах.
От «Коммунарки» — в коммуналку
Вот и улица Комсомольская, бывшая Фелицианская, Богоявленская, Богадельная, получившая в 1922-м созвучное времени имя, в начале 1950-х приобрела неузнаваемый облик. Бульвар, украшенный художественной металлической решеткой, ровными рядами лип, увенчал бронзовый бюст Железного Феликса. Возведенные напротив и примыкающие друг к другу наподобие монолитной крепости дома № 27 и 29 на Комсомольской и № 25 на улице К. Маркса заселяли семьи ответственных советских работников, специалистов народного хозяйства, многие из которых прибыли из Москвы, Ленинграда, других городов большой страны.
Известная журналистка Светлана Сысоева, долгое время работавшая в Белтелерадиокомпании и печатных изданиях республики, вспоминает:
— Мой отец Михаил Кузьмич Новиков попал на фронт в 1941-м со студенческой скамьи. Воевал, был тяжело ранен, а после освобождения Минска занимал серьезный пост в политуправлении Белорусской железной дороги. Какое-то время он и мама Лидия Григорьевна, трудившаяся на «Коммунарке», снимали неподалеку от кондитерской фабрики крошечную комнатку в бараке, находившемся вместе с другими жалкими хибарами в огромной яме-воронке от бомбежки. В комнате помещались лишь небольшой столик и односпальная кровать родителей. Мне же каждый вечер стелили под столом, а днем я с такими же детишками-сорванцами без присмотра резвилась на улице. Поэтому, когда примерно в 1952-м нам выделили две комнаты в коммунальной квартире практически в центре города, в доме на стыке улиц Комсомольской и К. Маркса, построенном вроде бы военнопленными немцами, родители были счастливы. Правда, водосточная труба проходила прямо в стене, из-за чего угловая комната была очень сырой и холодной, мы с младшим братиком часто болели. Зато наша коммуналка имела немало плюсов: высокие потолки и окна, большая кухня (одна на всех), у каждой из пяти семей своя газовая плита, толстые кирпичные стены, широкие подоконники, длинный коридор, у соседей даже был балкон. Туалет и ванная раздельные. В последней стирали по очереди. Мама с «Коммунарки» возвращалась домой очень поздно и до часу-двух ночи устраивала постирушки. О холодильниках тогда и не мечтали, съестное зимой просто вывешивали в авоське за форточку. Во дворе же, где сейчас огорожена металлическим забором автостоянка, было просторно и зелено: деревья, кустарники, летом множество цветов. Мы, детвора, для своих игр использовали уютную беседку и двухэтажные сараи.
На телевизор к Сургановым
— В нашем подъезде, — продолжает Светлана Михайловна, — изначально планировался лифт, который так и не установили, и люди шагали в свои квартиры пешком по довольно крутой узкой лестнице. Помню грузного рыжеватого мужчину, поднимавшегося с трудом, отдуваясь. Говорили, что это очень высокого ранга партийный работник, инвалид войны, надолго, по-моему, в нашем доме не задержавшийся. Он с семьей, по-видимому, получил потом более престижное жилье.
Нашими соседями по коммуналке оказались люди, что называется, не от сохи или станка, но и не особо знаменитые. Однако в доме жили и более известные товарищи. На слуху фамилии врача Шубы, судьи Кулинковича, ученого Базаева. А я дружила с ровесницей Таней, дочкой Федора Анисимовича Сурганова, видного советского и партийного деятеля. Мы жили в одном подъезде, к ним ходили на телевизор, которого по тем временам почти ни у кого не было. Соседи собирались вечером, если не хватало стульев, приносили свои, усаживались перед экраном с толстой линзой и смотрели всё подряд. Позже семья Сургановых переехала в другой дом, неподалеку от нашего, напротив нынешних касс аэрофлота на К. Маркса. Эта квартира запомнилась мне большим количеством смежных комнат, расположенных, как во дворце, анфиладой, с коврами, красивой мебелью и дорогим убранством: на стенах висели сабли, шашки, именное оружие.
Иногда, выезжая с дочерью на служебную дачу, Танина мама приглашала и меня. Она закармливала нас вкусными яблоками, аккуратно обрезая с них кожицу, и это смущало — мы-то все съедали подчистую. Еще вспоминается, как безутешно горевали Сургановы, да и мои родители тоже, когда Федор Анисимович вместе с генералом Леонидом Бедой попали в автоаварию и погибли.
На первом этаже в нашем подъезде жил художник Заборов. Правда, не уверена, был ли это более знаменитый Борис, работающий ныне в Париже, или его отец Абрам, тоже известный живописец, участник Великой Отечественной войны. Впрочем, слишком пожилым художник мне, точно помню, не казался. Подъезд у нас был проходной, через дверь с улицы люди входили в парадное, а другая вела прямо во двор. И что удивительно, Заборов, мастерская которого располагалась прямо в его квартире, картины свои выставлял сохнуть как раз в парадное, не опасаясь за их сохранность. Мне они, правда, не очень нравились, казались мрачноватыми, я их не понимала. Зато сам художник, невысокий, кряжистый мужчина, был приветлив и доброжелателен, отвечал на вопросы, если нас что-то интересовало.
Королевский двор
— Приходилось мне видеть и знаменитого скульптора Заира Азгура, навещавшего своих родственников, — вспоминает собеседница. — Его, если не ошибаюсь, внучатая племянница Люда Маргелова была девочкой необычайной красоты с правильными чертами лица и миндалевидными глазами. Она частенько усаживалась на широком большом подоконнике на первом этаже и делала уроки. Мы переговаривались с ней через окно, а взрослые, проходившие мимо, порой останавливались и прямо-таки заглядывались на нее.
Квартиры в наших домах на Комсомольской и К. Маркса давали, насколько я понимаю, и управленцам, и людям творческих профессий, специалистам и ученым. Скажем, ближе к проспекту жил известный архитектор, председатель Госстроя республики Владимир Король, именем которого названа улица в Минске. Мужчиной он был видным, высоким, интересным. Когда выходил из машины или появлялся во дворе, про него говорили, что фамилия ему очень подходит. В нашем подъезде одну из квартир занимала знаменитый врач-офтальмолог Татьяна Бирич, по стопам которой пошла и дочь Тамара. В соседнем же подъезде жила семья Казимира Константиновича Тереховича, с дочкой которого Ириной я училась и дружна по сей день. Она очень увлекалась астрономией, пристрастив к ней и меня, и когда совершил свой полет Гагарин, мы с подружкой чуть с ума от счастья не сошли…
— Наша квартира состояла из двух смежных комнат, — дополняет Ирина Казимировна Терехович, программист с дипломом матфака БГУ, сегодня тоже пенсионерка. — В кухне стояла плита, которую грели дровами. А ванна отсутствовала, и мы с мамой и братиком ходили мыться почему-то в гостиницу «Беларусь». Папа работал инструктором в аппарате председателя Президиума Верховного Совета БССР, Героя Советского Союза Василия Ивановича Козлова и тоже был фронтовиком, заслуженным человеком. Он часто ездил в командировки, а иногда дежурил на работе по ночам. Это означало, что в Кремле не спят и могут позвонить в любое время. Зато в Дом правительства на площади Ленина я спокойно могла зайти и поднималась на второй этаж к отцу. Иногда мы ходили туда смотреть телевизор.
— С офтальмологом Татьяной Бирич я встречалась лично, — продолжает Светлана Сысоева, — когда у меня резко ухудшилось зрение, мама отвела меня к ней в лечкомиссию на консультацию. После осмотра она дала ценный совет по поводу очков, очень пригодившийся мне впоследствии. Многое за минувшие шесть с лишним десятков лет забылось, стерлось из памяти, а вот это запомнилось на всю жизнь…
Художник Заборов, мастерская которого располагалась прямо в его квартире, картины свои выставлял сохнуть как раз в парадное, не опасаясь за их сохранность.
Комментарии (0)