Так уж сложилась моя журналистская биография, что по окончании факультета журналистики БГУ первые годы, а точнее — 4,5 из них, пришлось трудиться в районной газете на Витебщине. Но преддипломную практику — а это два с лишним месяца после четвертого курса — проходил в «Могилевской правде». Здесь по молодости немного, что называется, наломал дров. Зато коллективу редакции запомнился. И когда появилась вакансия в отделе писем, его тогдашняя заведующая Леонтина Ивановна Калиновская вспомнила, за что ей всегда был благодарен, о «студенте». Так я стал корреспондентом главной газеты Могилевщины.
Если сравнивать «районку» с «Могилевской правдой», которой впоследствии отдал семнадцать лет, то можно провести параллель со школьным образованием. Первая — это начальные классы, а затем — старшие, вплоть до выпуска. А «выпустили» меня собкором «Народной газеты». И это стало свидетельством того, что журналистский «аттестат», по крайней мере, троек не содержал.
Начало работы в областной газете совпало со своеобразной сменой поколений в ней. Практически в один год в редакцию пришли Александр Торпачев, впоследствии долгое время возглавлявший ее, Григорий Кисель, бывший потом руководителем нескольких каналов национального телевидения, Борис Логовский, редактировавший «Могилевские ведомости», Николай Рудковский. Молодые, амбициозные журналисты привнесли в коллектив много новизны как в плане тематики, творчества, так и в общественную жизнь редакции, в ее микроклимат. А он и до этого отличался дружескими отношениями, неким задором, чувством юмора. Нередко «застрельщиками» выступали и редакционные аксакалы: Михаил Николаевич Городецкий, Евгений Артемович Крисковец, Яков Наумович Резников, Иван Архипович Аношкин, Вацлав Моисеевич Гильбурд. Забавные истории, шутки, дружеские подначки считались в порядке вещей, обиды не вызывали, только поднимали настроение. А редактор Василий Ефимович Титовец лишь поддерживал такую атмосферу.
Вспоминается один случай.
Как-то по делу, суть которого за давностью лет выскочила из памяти, зашел в отдел сельского хозяйства. Его сотрудники, особенно в пору важнейших сельскохозяйственных кампаний, что называется, не вылезали из командировок: практически каждый дважды, а то и трижды в неделю выезжал в районы области. На месте оказался лишь Иван Антонович Добрянский.
Об этом человеке не могу не сказать несколько слов. Талантливейший журналист, мастерски владеющий словом, он в то же время на вид казался угрюмым и нелюдимым. Однако за годы совместной работы удалось узнать, что не чуждо ему чувство юмора, в свое время мечтательности, в жизни повидал многое. Одно время учился в летном училище вместе с Юрием Гагариным, хотел стать военным штурманом. Даже с будущим первым космонавтом симпатизировали одной девушке. Но немного недоучившись, вдруг оставил училище, дослужил оставшийся срок в армии и вернулся на родную Дрибинщину, стал работать в районной газете. Те, кто глубоко не знал Ивана Антоновича, и подумать не могли, что этот человек писал великолепные стихи, мечтал поработать на всесоюзных стройках, что, кстати, в свое время и осуществил.
…Так вот. Добрянский сидел за рабочим столом, непрестанно дымя любимым «Беломором», и что-то сосредоточенно вычислял. Мое обращение он сначала проигнорировал, а на повторное буркнул:
— Подожди минутку…
«Минутка» затянулась. Поэтому я нетерпеливо напомнил о себе. И вновь в ответ с долей досады просьба подождать. Тут уж меня заинтересовало: что же он так старательно высчитывает?
Наконец Иван Антонович поднял голову и спросил:
— Ну, что ты хотел?
Уже забыв свою надобность, спросил:
— А что ты так усердно вычислял?
— Да вот, оказывается, что за свою жизнь я «скурил» три «Москвича».
Удивившись его интересу к подобному растранжириванию денег, я как-то автоматически уточнил:
— А пропил сколько?
И услышал неожиданно серьезный ответ:
— Это не поддается исчислению.
Шахматистов в редакции было много. Этой древнейшей игрой зачастую заполнялись обеденные перерывы, а то и послерабочие часы. Но играли двое-четверо, а остальные, сгрудившись над ними, болели. Когда же назначались турниры, то подчас прихватывали и рабочее время.
Вот однажды в идеологический отдел, где происходило шахматное действо, долженствовавшее выявить чемпиона редакции, уже после четырнадцати часов заглянул Василий Ефимович Титовец. Сам он тоже весьма неплохо играл. Но увидев толпу болельщиков и взглянув на свои наручные, заметил, что обеденный перерыв давно закончился и пора заняться делом. И как бы в оправдание кто-то ответил: мы, мол, только-только сели играть. Постояв и несколько минут понаблюдав за коллизиями на доске, редактор будто бы невзначай уточнил:
— А какой счет?
— Двенадцать — восемь, — прозвучал ответ. Потом возникла пауза, после которой рассмеялись все, вместе с редактором. Потому что этим ответом выдали себя с головой: на двадцать партий затрачивается не десять минут.
…Прием посетителей в то время вел в основном отдел писем. И следует сказать, что их было немало. В редакцию приходили с различными просьбами, проблемами, бедами. Случалось, что заглядывали к нам и люди, как бы мягче сказать, не совсем адекватные. Чего стоил только автор романа под названием «Горизонтальная вертикаль». Или изобретатель сверхдальнего стратегического бомбардировщика. Но иногда приходили те, о проблемах которых можно сказать: и смех, и грех. И вот один такой случай.
С Брониславом Андреевичем Прошко сидели на знаменитом кожаном диване, стоящем в начале коридора напротив секретариата. Сей предмет мебели был примечателен тем, что слышал с незапамятных времен огромное количество историй, анекдотов, розыгрышей. Проходящий мимо посетитель спросил, где ведется прием. И мы направили его к упоминавшейся уже Леонтине Ивановне Калиновской.
Заглянув в кабинет, мужчина почему-то быстро вышел и в нерешительности переминался, стоя возле двери. А на наш вопрос ответил, что там же женщина. И только после уверения в том, что она и есть начальник, ведущий прием, несмело опять заглянул в кабинет. Не прошло и пяти минут, как посетитель быстро выскочил из отдела и буквально бегом бросился к выходу. Подумав, не натворил ли он чего, мы быстро пошли в отдел, где застали нашу заведующую с брезгливой миной на лице повторяющей фразу «Фу, какая гадость!..».
Сначала на наш вопрос, что случилось, она не стала отвечать. И только успокоившись, к концу рабочего дня рассказала о том, с чем приходил посетитель. Оказалось, что после того, как он поделился спиртным с незнакомой женщиной, встреченной на автовокзале, та за «хлебосольство» предложила расплатиться интимной услугой. А спустя некоторое время этот «Казанова» почувствовал, что заразился болезнью, которую в мужских кругах называют «французским насморком». Побежал к медикам. Там ему поставили условие: веди «источник» заражения. Такая у медиков была установка. А где этот «источник» искать, если он даже не знает ее имени? Но врачи посчитали, что человек просто не хочет компрометировать партнершу, и настаивали на своем условии. Ситуация дошла до невозможности терпеть.
В общем, после звонка из редакции медики приняли пациента. А Бронислав Андреевич, человек в высшей степени аккуратный и чистоплотный, намоченной в растворе хлорки тряпкой, несмотря на заверения, что подобные хвори передаются только определенным способом, протер все дверные ручки и даже сиденье стула, на который садился горе-любовник. А потом несколько раз ходил мыть руки. И теперь уже подшучивали над ним.
Решил рассказать истории, не лишенные забавности. Хотя газета в то время — а это были восьмидесятые годы — имела огромный авторитет. По публикациям в ней партийные и властные органы принимали постановления. И хоть иногда свою точку зрения и правоту приходилось отстаивать в суде, ни одного процесса редакция не проиграла. А в почте нередко попадались письма-благодарности от тех читателей, которым она помогла в разрешении их проблем.
Комментарии (0)