Одна из центральных тем последних месяцев — миграционный кризис в Европе. Сотни тысяч беженцев и добровольных мигрантов из Афганистана, Сирии, Ирака по суше и по морю движутся в страны Евросоюза в поисках лучшей жизни или спасения от войны. Это движение различные игроки используют с различными целями
Москва выстраивает систему влияния
Скажем, кремлёвская пропаганда и разведывательные структуры активно включились в «проработку» темы миграционного кризиса с вполне конкретными и предсказуемыми целями. Раздувать антимиграционную истерию, усиливать ксенофобские, нацистские и расистские элементы и через них оказывать влияние на европейскую политику. Работа эта началась давно и организована фундаментально. Так, ещё в марте 2015 года в Санкт-Петербурге собрался «Международный русский косервативный форум», участниками которого стали националистические силы из Великобритании, Бельгии, Германии, Греции, Дании, Италии, Испании, США, Швеции, Финляндии. Из соображений участия в избирательных кампаниях на эту милую встречу не поехали «Национальный фронт» из Франции, «Партия свободы» из Австрии, партия «Йоббик» из Венгрии и некоторые другие. Хотя, скажем, роман Москвы с французскими националистами под руководством Мари Ле Пен (как и с многими другими националистами в Европе) уже давно ни для кого не был секретом.
Впрочем, к концу 2015 года этот «роман» приобрёл новое качество. После того, как российские СМИ затеяли историю с «изнасилованной девочкой Лизой», а другие российские журналисты выяснили, сколько приплачивают участникам протеста из числа русских Германии эти же российские СМИ, стало понятно, что простыми мелкими пакостями здесь может не обойтись. Миграционный кризис в Европе подрывает популярность европейских политиков, настаивающих на верности Европы её гуманистическим ценностям. И способность влиять на антимигрантские протестные движения имеет потенциал перерасти в способность влиять на большую национальную и даже общеевропейскую политику. Например, именно с миграционным кризисом связывают падение популярности правительства Ангелы Меркель в Германии.
Параллельно к России появились вопросы и по вопросу о её роли в организации самих миграционных потоков. Скажем, весьма экзотично смотрелся для стороннего наблюдателя «арктический маршрут» мигрантов, благодаря которому люди из Афганистана попадали в Мурманск и оттуда — на границу с Норвегией. Количество таких мигрантов за январь-ноябрь 2015 года увеличилось по отношению к соответствующему прошлогоднему периоду в 400 раз (с 10 до 4000 человек). Учитывая то, что данный регион в России является «закрытым» (там расположено большое количество стратегических военных объектов), вряд ли данную тенденцию можно рассматривать как случайность. В связи с этим норвежские власти уже вынуждены были поставить неприятные вопросы перед российскими коллегами. Впрочем, без надежды на ответ.
Кстати, роль России в срыве женевских переговоров по Сирии и в затягивании сирийского конфликта , которое создаёт новые потоки беженцев, например, из района Алеппо, тоже вносит свой существенный вклад в усугубление кризиса.
Европа перед лицом кризиса интеграции
Впрочем, российские власти и их союзники в России и Европе (включая Беларусь), кажется, являются единственными, кто испытывает иррациональную, на первый взгляд, радость в связи с миграционным кризисом. Разве что Аль-Каида и ДАИШ веселятся не меньше, ведь миграционные потоки являются отличными каналами переправки террористов в Европу. Возможно, ещё Дональд Трамп в США доволен, поскольку миграционное пугало можно использовать в его околорасистской избирательной кампании.
Суть вопроса, однако, от этого не становится более простой. Миграционный кризис, вне всякого сомнения, угрожает единству и даже существованию Евросоюза. В частности, он ставит перед Европой три серьёзнейших вызова.
Первый вызов — в области ценностей. И состоит он не только в том, чтобы Европа смогла принять беженцев, количество которых составляет менее 0,25% населения ЕС, и относиться к ним, как к равным. Данный вызов состоит также в том, что Брюссель должен выработать стратегию решения проблемы миграционного кризиса в будущем, основываясь на тех же гуманистических ценностях. То есть, такая стратегия не может быть включать изоляционизм, уничтожение мигрантов в море, как предлагают некоторые, или создание для них невозможных условий в Европе. Это должна быть политика, связанная с цивилизованным пресечением незаконного бизнеса на мигрантах, скорейшим разрешением конфликтов и организацией постконфликтного восстановления в странах происхождения мигрантов.
Второй вызов — в области экономики и более широкой социально-экономической дееспособности Европы по интеграции мигрантов. Понятное дело, с самого первого дня содержание мигрантов становится тяжелейшим бременем для европейской экономики. И хотя в целом приток молодой рабочей силы может внести серьёзный вклад в экономическое развитие союза, прежде, чем это случится, должны быть выполнены многочисленные условия и затрачены огромные ресурсы. Не меньший вызов представляет культурная и социальная интеграция мигрантов. Потянет ли это стагнирующая европейская экономика и сомневающееся в себе европейское общество, большой вопрос.
Наконец, третий и главный вызов — это вызов в области единства и системы управления Европейского союза. Очевидно, что для борьбы с трафиком мигрантов нужна единая система пограничного контроля, способная оперативно реагировать на изменение ситуации. Необходимы единые в рамках ЕС подходы к миграционной политике вплоть до многих технических деталей регистрации и идентификации вновь прибывающих. Так же, как нужна единая и отражающая общие интересы политика соседства, нацеленная на стабилизацию и развитие соседствующих стран. Ситуации, когда та или иная соседствующая страна становилась жертвой узконациональных или даже узкогрупповых интересов в ущерб интересам общим (как было в случае с атакой против каддафийской Ливии или асадовской Сирии), должны остатья в прошлом навсегда.
Однако здесь как раз и возникает вопрос «особых позиций». Таким, как «особая позиция» правительства Саркози по ливийским делам в 2011 году. Особая позиция Великобритании, которая так и не определилась, хочет ли она быть частью ЕС, тем более — централизованного ЕС. Особая позиция целого ряда стран ЕС, не желающих принимать мигрантов на своей территории и разделять бремя с другими союзниками. Особая позиция национальных и транснациональных сил, заинтересованных и в бизнесе на мигрантах, и в контрабандных поставках той же нефти из регионов конфликтов по демпинговым ценам. И многие другие «особые позиции».
Именно в данном контексте следует рассматривать заявление министров иностранных дел стран-основателей Евросоюза, принятом на неформальной встрече в Риме 10 февраля. По мнению министров, ответом на современные вызовы, включая миграционный кризис, может быть лишь «ещё более тесный союз». При этом политики допустили правомочность существования «Европы двух скоростей». ЕС, по их мнению, допускает «различные пути для интеграции».
Значит ли это, что европейская интеграция будет постепенно превращаться в аналог постсоветской «разноуровневой и разноскоростной интеграции», смысл которой был в отсутствии интеграции? Как будут взаимодействовать различные уровни интеграции? Как дифференциация интеграций будет соотноситься с сохранением или разрушением единства НАТО, Шенгенской зоны?
Всё это — серьёзные вопросы, которые стоят перед нашими европейскими партнёрами, но которые небезразличны и нам. Ведь если европейцы не смогут найти адекватный ответ на миграционный и другие кризисы, то единство ЕС и НАТО может быть разрушено, а вместе с ним — и баланс сил в регионе Центральной и Восточной Европы. Беларусь, как следствие, лишится внятных альтернатив зависимости от Российской Федерации. Безопасность нашей страны окажется под угрозой.
Комментарии (0)